Любил бродить я по тайге. Нет, в самом деле, не знал я ничего лучше, чем бродить в одиночестве по тайге, душа отдыхает. Говорят, будто человек – животное стадное и одному ему худо… Может быть так оно и есть, а всё же тайга здесь исключение. Главное с ней в мире жить, чувствовать её. Ведь я и охотился так, брал у тайги ровно столько сколько нужно. Орех, женьшень, мясо. Мясо — да, но это в основном чушки, то есть кабанчики, барсуки… Куница там, вот жене потом воротник справил. Но не обирал я тайгу, как нынче, подчистую, так, что уже ни следа, ни духу зверя нет. Но неприкасаемого тигра всё же убил, но и то особый случай. Любимую собаку он у меня утащил!
Дело было так. Жила у меня несколько лет замечательная псинка, сучка, всё время она была со мной, зверя ладно гоняла, дом сторожила, но однажды, как и полагается природой, загуляла и ушла в лес. Вернулась брюхатая, и скоро ощенилась. Смотрю, а масть у всех лопоухих помешана с волчьей. Сама она была крупная немецкая овчарка, с такими редкими небольшими прогарыми пятнами, а тут гляжу ещё и серая примесь. Ну, понятное дело. Семерых быстро по хатам раздал, а восьмого, ну прям волчонок, даром морда собачья, добрая, оставил себе – воспитаю, думаю. Вырос. Годовалым был самым крупным, но до овчарки не дорос, так в холке и остался, приблизительно как лайка. Однако понимал меня без слов! Умнейший пёс, такого за всю жизнь больше у меня никогда не было… И вот однажды, ушли мы как обычно в тайгу. Целый день проходили безрезультатно, но под конец всё же загнал он мне одну чушку. Долго держал, молодец, по кругу её водил, пока я с выстрелом подоспел. Остановились довольные: я разделываю, Разбой, так собаку звали, ждёт награды. У нас, охотников, всегда такой ритуал заведён был: шкуру и мясо человеку, а внутренности зверя — собаке. Урчит пёс над мясом, довольный, а я не торопясь костёр развёл, обед варганю, как вдруг чувствую, будто сквозняком потянуло и как-то неестественно тихо. Словно тень надо мной птичья мелькнула, смотрю — нет Разбоя, и только жалобное повизгивание в кустах… Рванулся было, но только, что и успел углядеть — тигр огромными прыжками, бесшумно по высокой траве в лес уходит. Через меня, полосатый, перепрыгнул, не тронул, собаку унёс.
Для тигра самое лакомое кушанье собака или волк. Человека он за просто так не тронет, надо очень постараться ему насолить. Но если на этом участке появился тигр, всё – волков не будет наверняка, а весь другой зверь уйдёт на другой край леса. Тигр и туда переместится вскорости, и снова всё повторится — так заведено. Как мой Разбой хищника не учуял? Э-эх, Разбой, Разбой, морда ты моя. Да на то он и хищник, конечно, подобрался с наветренной стороны, да и ловко, что говорить. Как бы то ни было, решил я ему отомстить. Никто из зверей меня так не обижал, а тут задел не на шутку. Два года я его выслеживал. Уж и повадки его разузнал, и где он себе брюхо нагуливает, а всё никак прищучить мне его не удавалось, всё ловко уходил. Одно слово — тигр! Но всему своё время. Пришла осень. Нет в тайге времени более чудесного, чем осень. Идёшь, вдыхаешь свежий, холодковатый воздух, лес шумит — в глазах мелькает от беспрерывно порхающей листвы. Сопки усыпаны молочно-жёлтой на ветру изнанкой листьев – дух захватывает. Вот в это-то время и довелось мне снова встретиться с моим старым знакомцем. Только теперь мы ролями поменялись…
Вообще-то тигра увидеть – большая редкость. Мало кому могло этим пофартить. Я видел его только два раза: когда он собаку унёс и когда нагнал я его осенью. Не надо думать, что мстительность присуща только человеку. Я знал одного тракториста, который хвастал, и это была правда, что сумел однажды ранить тигра. Ранить, но не догнать. И что вы думаете, через несколько лет, когда мы подрабатывали в Леспромхозе произошёл такой случай. Этот парень оставлял обычно свой трактор на вершине сопки. Стартёр там сломан, или ещё что, но так было у нас достаточно часто, утром с горы, легко завести. Мы уже собрались, ушли к машине, а он подзадержался воду слить из трактора. Пять минут нет, десять. Покричали и пошли обратно. Нашли мы его метрах в двухстах от трактора. Как видно, когда он под ним лежал и краник отворачивал, тигр его за ноги так тихо вынул, что он даже пикнуть не успел, задавил, оттащил подальше, а потом всю грудину съел и ушёл. За десять минут. Вот так вот просто. На войне как на войне, надо осторожно шутки шутить.
Застал я его на пиру: разделывал он, почти как я когда-то, двух жирных чушек. Только что в прыжке он их одним ударом разбил и теперь жадно лакомился! Зверь килограмм под триста и метра три в длину! Не мудрено. Торопись, думаю, только-только ещё по свежей крови, его одуревшего и можно достать, сколько раз уже уходил. А у меня ружьецо такое коротенькое было, дробовик с нарезным стволом. Да, да именно дробовик. Не знаю, какие уж там умельцы его собирали, но явно не в первый раз. Я его всегда под мышкой носил, короткое – удобно, но примитив страшный, подводило оно меня тогда часто, ну, думаю, только не сейчас, сейчас ты от меня не уйдёшь. И вот только я на него вышел, только заметил полосатое пятно — почти сразу, не раздумывая, заряд послал, навскидку… Визг и рёв был страшный, всё равно, что оглушило, только чувствую, волосы на голове зашевелились — страшно. Страшно, но как говорят одесситы, не настолько, чтобы бояться. Кипит кровь, кипит, обозляю себя воспоминаниями, нет, думаю, всё равно я тебе отомщу! А его крутит, он такие кульбиты начал совершать раненный – уму не постижимо. Пытается понять с какой стороны опасность и не может сообразить. На поляне трава, местами очень высокая, так вот он её примял посередине, так, что мне только лучше стало видно, как на ладони, а меня по-прежнему не видно. Ну, думаю, это твоя судьба. Я перезарядил и ещё. Не рёв, а ор; не глотка — а зев! Мечется, бросается из стороны в сторону, бьёт лапами по воздуху, пытается врага найти. Вот тебе ешё! И откуда в нём столько этой лютой энергии? Не даром говорят у кошки девять жизней — восемь раз стрелял! Сделал он последний прыжок, перевернулся в воздухе и упал за пригорком! Ну, хитрюга, думаю, я же знаю, как мёртвый зверь падает, вижу, что не убит, есть в нём ещё сила для последнего удара. Лежит, ждет, когда охотник подойдёт, чтобы последним всплеском отомстить за смерть, хватит и одного удара. Тихо взобрался на дерево, нашёл его среди травы и несуетливо, расчётливо-холоднокровно, прицельно достал его точно между глазом и ухом, в смертельную точку – вижу задёргался. Вот тогда только лишь я позволил себе подойти, да и то, всё равно осторожно, сколько таких случаев было… Закон смерти, но и закон мести един: я мстил за смерть любимого пса, а он за свою. Подхожу и стволом в глаз тыкаю, так у охотников принято: если дрогнет веко, даже если очень хорошо притворяться, всё равно дрогнет, то тут же контрольный выстрел, в этот самый глаз… Вот так вот, жёстко. Нет, всё — глаз зелёный, не живой, подёрнутый уже плёнкой, всё. И тут только мне его жалко стало, наглядеться не могу, красавец удивительный! Эх ты, царь зверей. Угораздило же тебя.
Я его даже перевернуть на другой бок не смог, настолько он был тяжёлый! Не мышцы, а кручёные канаты, в полосатую шкуру облечёные. Посидел, покурил, как бы запал свой жёсткий переживая. И вот ведь, думаю, какая штука: восемь раз стрелял и все восемь попал, все! Вообще-то я хороший стрелок. Когда работал в Зверлесхозе, был у нас заведён обычай самим назначать бригадира. А бригадир, он всему отряду, восемь человек, промысловые участки назначает, ну, само собой разумеется, и себя не обижает. Все хотели за звание побороться: и выгодно и почётно! Ну, так вот: брали мы пустую консервную банку из под фасоли, СКС, и по очереди обойму из десяти патронов выпускали. Нужно было, чтобы банка ни разу не присела между выстрелами. Так что хочу сказать: три года подряд я был бригадиром… Знал я, что стрелял не плохо, но чтобы после семи попаданий зверь крутился и визжал что твои черти на сковородке, такого ещё мне известно не было.
Кости, у меня купили китайцы, скелет весь — очень уж у них это ценится в медицине, настойки из них какие-то делают, ещё что-то. Шкура же долго лежала в пристройке на полу, целиком даже и не помещаясь, заворачивали. Просто колоссальная! Да и её со временем променял, видеть не мог свой трофей без боли, слишком противоречивые чувства будил он во мне. С тех пор успокоился, примирился сам с собой и тигра больше не трогал. С тайгой надо жить в мире, да и царю тайги — царское место в тайге!